Арцыбашев Михаил - Кровавое Пятно
Михаил Арцыбашев
Кровавое пятно
I
Все эти дни Анисимов почти не спал, но чувствовал себя таким здоровым и
бодрым, как никогда. Он даже как будто помолодел, и его худая, нескладная
фигура, с унылым и длинным носом, двигалась по станции быстро и весело.
Все было так стремительно, так неожиданно и хорошо, что все время у
него было такое ощущение, будто он кружится в свежей и чистой волне,
откуда-то нахлынувшей и без следа, навсегда смывшей всю старую, тусклую и
скучную жизнь.
На станции, всегда тихой и пустынной, теперь было людно и шумно. От
черных толп, непрестанно движущихся по платформе и путям, казалось, что вся
она движется, как муравейник, и многоголосый, возбужденный говор так и висел
над ней в чистом, холодном воздухе белого дня. С востока один за другим -
проходили пестрые, наскоро составленные из разнокалиберных вагонов поезда и,
почти не останавливаясь, стремительно уносились вдаль, быстро уменьшаясь и
тая в белом мареве снежных полей. Каждый поезд толпа на станции встречала и
провожала долгим "ура" и маханием шапок, причем от множества рук мелькало в
глазах, а от крика овладевало мальчишески-задорное чувство. Каждый старался
кричать как мог громче и, улыбаясь, оглядывался на соседей наивно и весело.
И когда поезд уже скрывался в перелеске, еще долго слышались одинокие
замирающие крики: А-а!..
На паровозах лопотали по ветру красные флаги, и из всех вагонов глядели
какие-то совершенно неизвестные, но странно близкие, как общие друзья, по
большей части молодые люди. Они махали руками и фуражками и исчезали все в
одном направлении. И то, что их было так много, чти так часты были эти
поезда, что ружья и револьверы так странно не гармонировали с черными пальто
и шапками, все поселяло в душе молодое и радостное чувство своей правоты и
силы.
Анисимов принимал и отправлял каждый поезд сам и, стоя далеко от
станции у стрелки, приветливо высовывал навстречу из-под красной шапки свой
длинный, покрасневший от холода нос. Он вглядывался в предносившиеся мимо
него незнакомые лица, и грудь у него теснило какое-то большое, новое и
счастливое чувство.
Он еще сам не знал, что будет дальше, но что-то светлое, свободное и
счастливое смутно рисовалось ему впереди и казалось очевидным и непреложным
то, что прежняя жизнь, с ее мертвым тяжелым трудом, душевным одиночеством,
унижениями, пьянством от скуки, вечными заботами и нуждой, кончена.
Когда не было поездов, он слонялся в толпе по станции и, всовывая свой
длинный нос то в ту, то в другую кучку возбужденно спорящих людей, улыбался
и вставлял свои замечания. Его все уже знали, называли "наш начальник
станции" и "товарищ" и просто и охотно вступали с ним в разговоры, точно все
это были давно знакомые и близкие ему люди.
Иногда Анисимов заходил в свою комнату на вокзале, чтобы немного побыть
одному и собраться с мыслями. Он долго стоял посреди комнаты, не снимая
пальто и шапки, мечтательно улыбался и думал все одну и ту же фразу, каждый
раз полагая, что открывает что-то новое:
- Эх! Вот какою должна быть настоящая жизнь!
И, забывая свое намерение отдохнуть и подумать, опять шел на воздух,
где так ярко белело небо, чисто и звонко хрустел снег и все так же
двигались, шумели, кричали и смеялись оживленные, бодрые люди.
С каждого проходившего поезда к Анисимову соскакивало по два-три
человека и передавали ему известия или задавали ему вопросы чрезвычайной
общей важности. Анисимов был рад, когда мог ответить что-нибудь хорошее. Он
крепко пожимал им рук
