b1bff65a     

Арцыбашев Михаил - Пропасть



Михаил Петрович Арцыбашев
Пропасть
I
В этот период своей жизни, томимый болезненным состоянием и все более
возрастающим страхом смерти, Камский весь ушел в мистику.
В пустоте и мраке последнего мгновения, которое неслышными, но быстрыми
шагами неуклонно приближалось к нему, единственным светом могла быть только
мысль о Боге. Вне этой мысли не было ничего, ужас обнимал мир, и оставалось
только покорно и тоскливо ждать часа смерти.
Как у всех нервных людей, у Камского ужас не был тупой тяжестью, а
выражался острыми припадками, когда он метался из стороны в сторону, плакал
по ночам и впадал в болезненно-бессильное отчаяние. Такое мучительное
состояние не могло продолжаться бесконечно, и скоро наступил перелом.
Как ни странно, но поворотным пунктом к вере и надежде, свежей волной
охватившим его измученный воспаленный мозг, был необыкновенный и даже
нелепый сон.
Тот вечер Камский провел в театре и домой приехал в редком для него
хорошем настроении. Только нервная дрожь в концах пальцев и легкое
возбуждение отмечали тот важный процесс, который совершался в это время.
Однако, как только Камский лег в постель и потушил лампу, он сразу
почувствовал смутную тревогу. Сердце забилось томительно-нервно, то замирая,
то ускоряя свой ход, точно загнанное животное, в предсмертной тоске
мечущееся во все стороны. Мрак комнаты наполнился шепчущим ужасом, по углам
задвигались высокие тени, голову охватил тяжелый туман.
Всегда он страдал бессонницей, на этот раз сон охватил его с
болезненной быстротой, точно все силы мгновенно его оставили. Еще не исчезло
сознание темной комнаты, скорчившегося под одеялом костлявого дрожащего
тела, слабого света, призрачно скользящего между оконными занавесями, а уже
заколебались туманные видения.
Камскому казалось, что он еще не спит, а между тем вокруг него
зашевелились, как бы формируясь из мрака, смутные фигуры семи старцев, с
длинными белыми бородами, в длинных белых одеждах, сливающихся в тумане. С
тоскою предчувствуя роковое, Камский стал приглядываться к ним, и тревога
его возрастала. Старцы не шевелились. Как будто они сошлись к нему со всех
сторон и теперь сидели вокруг, как белые вороны, опустив глаза и плетя
глубокую думу. Камский видел их довольно ясно, хотя что-то туманное стояло
перед глазами. Как ни было нелепо, и как ясно ни сознавал Камский эту
нелепость, он сказал себе в сердце своем:
- Это семь греческих мудрецов!
И нисколько не удивился своей мысли.
Было напряженное молчание и глубокая неподвижность. Неподвижен, как
труп, был Камский; как каменные истуканы сидели семь старцев, не подымая
глаз, скрывающих страшную тайну, а в то же время между ними шел огненный и
тревожный спор. Как будто колебались невидимые магнетические волны, наполняя
все безмолвной и отчаянной борьбой. Спор шел о смерти, и Камский отчетливо
воспринимал его беззвучную сущность: великие умы, заключенные в семь
неподвижных фигур, склонившихся к земле бледными лицами, перекрещивались,
вздымаясь, как весы, то падая, то поднимаясь и наполняя весь мир мучительным
движением. Они принимали Камского в свое число и слушали его мысль, и даже,
казалось, спорили именно с ним. Затаенная тревога, и великая тишина чутко
стояли над землей.
И в великом молчании родился вопрос:
- Да, полное небытие, называемое смертью, будет, но будет ли оно вечно?
И в ту же минуту, как только вопрос неуклонно и строго стал перед ним,
фигуры старцев бессильно зашевелились, взмыли, как сухие листья, гонимые
осенним ве



Содержание раздела