Астафьев Виктор Петрович - Кетский Сон
Виктор Астафьев
Кетский сон
Озеро Кетское находится в двадцати верстах от Игарки. Помню, как, еще
в детстве, возле центрального универмага, опустив головы, стояли олени с
закуржавелыми мордами, запряженные в нарты, с гладко обструганными хореями,
брошенными на какие-то шкуры и манатки. Когда узкоглазых парней или
широколицых женщин спрашивали, откуда они, а те, опустив почему-то глаза,
тоненько и застенчиво отвечали: "С Хетского озера, бойе, с Хетского озера",
- нам казалось Кетское озеро такой запредельной далью, будто с того света
явились люди в сокуях с пришитыми к ним меховыми рукавицами. И как только
живьем добрались?!
И вот много, много лет спустя на вертолете летим мы компанией на
Кетское это озеро. Не успели обсидеться, железное или пластиковое место
обогреть, услышать информацию о том, что давно на этом озере не стоят кето
и нганасаны куда-то делись, рыбацкая залетная бригада работает здесь второе
лето, до этого был запрет на десять годов.
- Сон тут, кетский сон, - прокричал начальник рыбкоопа.
Вертолет наш тем временем сделал круг над Игаркой, когда-то молодым,
бойким городом, который напоминал мне сейчас селение, подвергшееся многим
свирепым бомбардировкам. Винтокрылая машина скользнула тенью по песчаному
острову в исходе Губенской протоки над желтыми опечками, шляпками грибов
выступившими из воды, над лепехами рыжих плешин в болотном прибрежье и
начала правиться в сторону от Енисея. Сразу во всей красе увядания
расстелилась понизу осенняя смиренная тундра, всегда мне напоминающая
молодую солдатскую вдову, только-только вкусившую ласкового любовного
тепла, радости цветения, порой, даже и не отплодоносив, вынужденную
увядать, прощаться с добрым теплом и ласковым летом.
Еще и румянец цветет на взгорках меж стариц и проток, перехваченных
зеленеющим поясом обережья, сплошь заросшие озерины, убаюканные толщей
плотно сплетающейся водяной травы, не оголились до мертво синеющего дна,
еще и березки, и осины не оголились до боязливой наготы, не пригнули
стыдливо колен, не упрятали в снегах свой в вечность уходящий юношеский
возраст, еще и любовно, оплеснутые их живительной водой, багряно горят
голубичником холмики, сплошь похожие на молодые женские груди, в середине
ярко горящие сосцами, налитые рубиновым соком рябин, еще топорщится по всем
болотинам яростный багульник, меж ним там и сям осклизло стекает на белый
мох запоздалая морошка и только-только с одного боку закраснелая брусника и
клюква, но лету конец.
Конец, конец - напоминают низко проплывающие, пока еще разрозненные
облака; конец, конец - извещают птицы, ворохами взмывающие с кормных озер,
и кто-то, увидев лебедей и гусей, крикнул об этом; конец, конец -
нашептывает застрявший в углах и заостровках большого озера туман, так и не
успевший пасть до полудни, лишь легкой кисеей или зябким бусом приникший к
берегам.
А озеро-то, большое, разветвленное, и есть Кетское. Мы проходим низко
над зарослями кустов и осокой осененным берегом, устремляемся к другому
берегу, серыми песками обрамленному, плюхаемся на обмысок, как бы золой
осыпанный от давних еще, кетских, нганасанских, отгоревших очагов.
Нас встречают дружелюбно лающие собаки, щенки, откуда-то, из каких-то
недр выкатившиеся, восторженно визжа, прыгают на нас, от радости мочат
сапоги.
Из старого, почерневшего до угольной теми строения выходят два
заспанных мужика, жмут наши руки. Строение это, скорее берлога, осталось
тут от когда-то живших северных инородцев. Здесь издавна